— Про них! — убежденно ответил я, шагнув к привидению и на ходу задирая рукав рубахи. — Взгляни, Джогли, браслет был вот таким?
Внимательно изучив мое предплечье, призрак уверенно кивнул:
— Точь-в-точь похожи. И узоры такие же. Ишь ты… значит-таки не ошиблась та провидица… видать, сильный дар у нее.
— Уважаемый Джогли, а что вы сделали с тем уловом?
— А продали, — буднично ответил старик. — В той же деревеньке где и обретались. Есть там один торговец, Кумован его величать, вот ему и продали. Он как товар увидал, так сразу и прибрал его к рукам, а нам восемь полновесных золотых отвалил, под две монеты на брата. Так вот я в одночасье богатеем стал. А что потом с теми вещами сталось, того уж не знаю, прости. Придется тебе самому к Кумовану в гости наведаться да расспросить его хорошенько. Отсюда это не так уж и далече. Прибрежная деревушка у самой Элирны, называется Селень, там торговец и живет.
— Деревня Селень, рядом с рекой Элирной, торговец Кумован, — повторил я. — А торговец «местный»? Или нет?
— Говорю же тебе — там и живет, — с недоумением произнес призрак.
— Понятно, но он… э-э-э… местный или такой же чужеземец, как я? — извернулся я.
— Местный! — уверенно ответил Джогли. — Таких, как ты, чужеземцев я уж навидался, сразу отличаю. Ну как, помог я тебе?
— Очень помогли! — с благодарностью ответил я, лихорадочно занося полученную информацию во встроенный в интерфейс дневник.
Полученная от провидицы ниточка не оборвалась, и уже только за это надо благодарить всех богов. Да, вещи попали к торговцу и почти наверняка тот давным-давно избавился от «горячего» товара, наварив на этом неплохой барыш, но все же… все же это какая-никакая, но ниточка.
— Мил человек… ты ведь не нарушишь обещанье?
— Сегодня же, — коротко ответил я. — Сегодня же я обличу отравительницу Фелагею, благо весь народ собрался на твоих поминках. Тут тебе и стечение народа, и удобный момент. Да и староста там же. Поэтому мне надо поторопиться, добрый старик.
— А хорошо ли меня поминают? — с интересом осведомился Джогли. — Чего говорят? Не поскупился ли мой дурень на угощенье? Хватает ли пива?
— Много хорошего говорят. Еды и пива хватает, — фыркнул я. — Я побежал, а то поминки закончатся.
— Не, — отрицательно мотнул головой призрак. — У нас в деревне уж ежели за стол сели, то до утра не встанут! Но ты все же поспеши! А как все закончится, то накажи моим, чтобы про могилку старика не забывали! Пущай наведываются!
— Накажу! — уже на бегу отозвался я. — Не переживайте!
— И пусть побольше кружек за мое благостное упокоение поднимают! — не унимался дед, крича мне вслед последние наставления.
— Ла-а-адно!
— И в следующий раз от награды не отказывайся, дурень!
— Дедуля!
— И сыну моему скажи, чтобы Алишану не обижал!
— Да скажу, скажу! Хватит орать на все кладбище!
— Уда-ачи!
Махнув на прощание рукой, я вылетел с территории кладбища и помчался к деревне. Пора и мне отметиться на поминках. Судя по доносящимся от деревни тоскливым песням, деревенские и не думают заканчивать веселье. Что ж… тем лучше для меня.
Держись за свои юбки, Фелагея, я иду по твою душу.
Едва я беспрепятственно шагнул за калитку, то пережил мгновенное чувство дежавю — давешний едва стоящий на ногах мужик вновь встречал меня у самого входа с полной кружкой в руках. Всучил ее мне и коротко велел:
— Выпьем.
— Выпьем, — как и в прошлый раз согласился я и прикончил содержимое кружки.
Мужик одобрительно кивнул и, забрав у меня посудину, побрел к бочонку. А я двинулся по направлению к сидящему на прежнем месте Стехану. Чувство дежавю резко усилилось, я с силой встряхнул головой, чтобы избавиться от ощущения, будто меня заело, словно заезженную пластинку, и что я раз за разом иду по одному и тому же кругу. Или просто усталость сказывается?
— Вернулся? — обрадовался Стехан, хлопая меня по плечу. — Тогда выпьем!
— А черт… черт… и это уже было, — пробормотал я, принимая огромную кружку. — Повторяетесь, ребята, повторяетесь. Или программа у вас такая…
— Ты о чем это, Росгард? Случилось что? Или выпил лишку?
— А? — очнулся я. — Да нет, все в порядке, уважаемый. Задумался просто. Стехан, скажи-ка мне, а нет ли здесь соседки усопшего старика Джогли, некой Фелагеи. У нее еще дочка на выданье.
— Фелагея? Чего ж не указать. Вона, — кивнул торговец. — По правую руку от младшего Джогли дочка ее, Фетисса, сидит, а затем уж и Фелагея примостилась.
Тому, что он вновь кивнул в прежнем направлении, я уже не удивлялся. Пусть дежавю продолжается. Просто взглянул в указанную сторону. За время моего отсутствия диспозиция не изменилась. Горестный сын Джогли по-прежнему сидел во главе стола, Алишана все так неотступно находилась рядышком, сидя по правую руку.
А вот по левую сторону сидела раскрасневшаяся деваха поперек себя шире. Понаблюдав за ней пару минут, я заметил, что она словно бы отражение Алишаны. Дико гротескное и уродливое отражение в кривом зеркале. Не женщина, а Квазимодо в юбке. Тучна непомерно, лицо без малейшего выражения, глазки масляно сверкают. И на всем этом налеплен тонкий и костистый нос…
Но меня больше заинтересовала не она сама, а ее странные действия. Она старательно копировала Алишану. Копировала во всем. Юная жена подложит мужу куриную лапку на тарелку — и дочка Фелагеи тотчас делает то же самое, Алишана ободряюще коснется правого плеча мужа, и Фетисса мгновенно кладет свою лапищу на его левое плечо. И так во всем и без малейшего стеснения. Вот только красавица Алишана вся поникшая и горестная, а по губам Фетиссы нет-нет да и скользнет улыбка. Да уж…